Панацея от одиночества
Это было лет десять назад. Проснувшись однажды утром, я поняла, что больше так не могу. Не могу жить под опекой, встречаться с друзьями под присмотром, проводить лето за летом в кругу любимых родственников. Я больше не могла жить, все время слушая истории из чужой жизни. Мне хотелось осуществить свое право на ошибку, хотелось своих собственных приключений! Но где их взять?.. Не выйдешь ведь на улицу и не свистнешь: «Эй вы, яркие события, подойдите сюда! Я тоже в игре! Пусть я и инвалид, но тоже хочу хоть что-то вспомнить после того, как болезнь возьмет верх и навсегда запрет меня в четырех стенах!» Это понимала и я, и близкие мне люди тоже задумывались, как мне помочь. И вот однажды всеми правдами и неправдами я попала в Сестрорецкий реабилитационный центр.
Первые дни я испытывала настоящий шок. Получалось, что всю жизнь я сознательно рвалась из лечебных учреждений, не доверяя и обходя стороной врачей, а тут сама, добровольно, втянув в свою затею многих людей, добилась поступления в больницу! Только, в отличие от предыдущих больничных мытарств, мне уже исполнился 21 год, и это было значительной поправкой, которая многое меняла.
Палата – большая, совсем разные люди, все так непохоже на привычное «домашнее окружение». Мое прибытие как раз совпало с излюбленным для колясочников сезоном, так что мальчиков и девочек вокруг было полным-полно. Однако я никого не знала, и на шею с криками: «О! Это самая классная девчонка, которую я знаю!» никто мне не кинулся. Это сейчас мне не составляет труда обратиться к незнакомому человеку и завязать любой разговор, а тогда, несмотря на внешнее спокойствие, открою секрет, полсрока по ночам пила валерьянку и жутко переживала.
Но! Всему когда-то нужно начинать учиться, и лучше в двадцать лет, чем в сорок.
И я училась, с удовольствием, быстро. Приезжая в Сестрорецк три года подряд, каждый раз получала новый опыт, впечатления, эмоции. Словно меня, «земную русалочку», наконец-то отпускали в воду – и после многих лет земной гравитации я наконец-то в воде, где хожу и сама выбираю, куда и как плыть. Тяжело лишь возвращаться, но ведь все время была надежда возвратиться, хоть ненадолго, в свою среду и получить новый заряд сил для жизни «на суше».
Вот таким проблеском в жизни многих людей был Сестрорецкий реабилитационный центр. Здесь отношение медицинского персонала не ограничивались только твоей историей болезни, и, хотя каждый из пациентов получал так необходимое поддерживающие лечение, его свободу никто не урезал, никто ни к кому не относился как к инвалиду, скорее наоборот… В этих стенах грань «больной–здоровый» стиралась, и я уже была просто Равиля, а не инвалид первой группы. И если кто-то из девчонок влетал в палату с известием о том, что поступил новенький, то описывалось все что угодно: цвет волос, тигровая маечка, кроссовки, часы, но никогда – тип заболевания.
Именно в этом реабилитационном центре мы освобождались от ярлыков, на нас навешанных для удобства общества. Именно тут мы переставали быть людьми с ограниченными возможностями, а становились просто людьми, которых любили, с которых спрашивали, которым доверяли и с которыми разговаривали как с равными. А это, как ни грустно, не так часто встретишь в обыденной жизни. Инвалид – значит ущербный, так или иначе, несмотря ни на что, таков стереотип многих людей. Совсем другое дело – коренные жители Сестрорецка: они настолько привыкли к инвалидам, что никак не реагируют на их непохожесть. Даже целующиеся парочки в инвалидных колясках не собирают толпу зевак и не вызывают недоумения. За три года в этом городе ко мне ни разу никто не прилип с расспросами или «соплями» о горести существования и т. п. Зато очень много раз, обращаясь к прохожим с просьбой помочь преодолеть поребрик, в ответ на свои пояснения, как это сделать, слышишь совершенно непривычное: «Я знаю, знаю».
Или другая история.
Помню, впервые, поднявшись на лифте в 4-е «нервное», отделение (сюда в основном поступают инвалиды-колясочники), мы с мамой не знали, куда идти и вообще были в растерянности, граничащей с готовностью «сделать ноги». Но по коридору, словно на встречу с нами, шла медсестра. Мне на всю жизнь запомнилась ее приветливая улыбка – до этого момента я и не подозревала, что кто-то в белом халате может так искренне тебе улыбнуться. В ее глазах мелькнул вопрос, а поскольку мы были по уши в вопросах и нам срочно нужно было получить хоть какие-то ответы, мама тут же обратилась к ней со всем накипевшим.
– Вы хотите положить дочь в наше отделение? – спросила Светлана Алтаевна (так звали эту милую женщину) уже несколько успокоившуюся маму, которая нашла себе поддержку. – Конечно давайте! Да вы не волнуйтесь, никто ее не обидит… Поможем. Конечно поможем.
И тут она внимательно и якобы очень придирчиво посмотрела на меня, подмигнула и добавила:
– Мы ее еще и замуж выдадим.
– Как замуж? – оторопела я.
– Как, как? Очень просто… - сказала она, расхохотавшись от моего изумления.
Медсестра, которая в моем представлении должна ненавидеть меня, потому что устала от таких людей, шутит, приветливо улыбается и говорит со мной о таких вещах, о которых в то время я и мечтать не смела…
Через пару дней, проведенных в центре, я поняла, что доброе отношение, приветливая улыбка, теплое слово, действующие на душу целительной силой, – нормальное явление. По крайней мере, так было раньше, и очень надеюсь, что так еще будет, несмотря ни на что... «Люди в белом» стали для меня почти родными.
Нас, меня и других молодых ребят, у кого, извините, шило в попе из-за пересиженных в квартире лет, старались понять. Многие, увы, не всегда платили той же монетой, но, похоже, зла здесь никто ни на кого не копил, а провинившийся вновь получал шанс исправиться.
Я очень, очень скучаю по своим друзьям, которых вряд увижу всех вместе еще раз. Два человека на кухне – это не то же самое, что двадцать, кто заставляет, переходя дорогу, на пару минут остановиться поток машин на Приморском шоссе. Скучаю по тому духу, которого нынче уже почти не осталось в реабилитационном центре при больнице № 40. Безмерно грущу о тех людях, у кого никогда не будет своей компании, с которой можно махнуть на Финский залив или просто неплохо потусоваться…
Потому что кто-то вдруг резко вспомнил о том, что это – больница, и решил навести здесь порядок, «закрутив гайки». Кто-то вычеркнул из понятия «реабилитация» человеческое общение, налаживание новых взаимоотношений с миром. Кто-то установил ограничения, решив, что пяти лет вполне достаточно… Хм, кому-то – да. Мне, к примеру, хватило трех лет, чтобы выйти замуж и стать счастливой. Но кому-то может не хватить и всей жизни. Оказалось же, что все это так легко измерить – по шаблону, согласно указаниям свыше. Не могу, не смею и не хочу кого-то в этом обвинять. Душе не прикажешь быть светлее, сердцу – терпимее; трудно быть Данко, когда нужно доработать до пенсии.
Всеобщий пофигизм накрыл центр большой волной, и вряд ли что-либо изменится в ближайшем будущем.
– Ты знаешь, когда я был в прошлом году в Сестрорецком центре, – рассказывает мне мой большой друг, - то очень устал. Практически нет никакой помощи: с коляски на кровать и обратно – большая проблема, в палатах холодно, люди в отделении какие-то квелые, и самочувствие вообще как-то не очень… Короче, все одно к одному не заладилось, устал и домой возвращался даже с радостью. Но приехал домой и понял – вернулся в тюрьму. Все-таки в течение сорока дней каждый день бывать на улице – это счастье, жаль, что меня больше туда не возьмут…
– А сколько в этом году ты был на улице?
– Раза три летом выбирался, но это еще хорошо – бывает и один. Сама знаешь, у меня ступенек... третий этаж.
Конечно, сестрорецкий островок счастья очень мал, даже для шейников и спинальников, для которых, в сущности, предназначен в первую очередь. И тем более он мал для случайных персонажей вроде меня.
Скорей всего, мы сами себе все придумали за неимением ничего. Раньше нам позволяли в это «играться», разрешили поверить, что счастье возможно и кто-то взаправду заботится о нас.
Теперь это – обычная, серая больница, все еще с очень хорошими людьми и на редкость толковыми врачами, но не более… Никто не будет бороться с ветряными мельницами – просто за лучшее завтра для тех, кому оно очень и очень нужно.