особые люди должны иметь особые законы;Точки над «i»
Сон был страшный. По Невскому проспекту двигалась колонна врачей. Все в белом, с головы до пят. И чемоданчики в руках белые, с красными крестиками по углам. Дойдя до Казанского собора, колонна растеклась по скверу, где на операционных столах лежали печальные люди: мужчины, женщины, дети. Они лежали покорно, обнаженные ниже пояса, и грустно смотрели в небо. На фронтоне собора трепыхался транспарант «Коммунизм есть Советская власть плюс стерилизация половины страны».
Сны не бывают без причины. Была причина и у этого сна. В газете «Смена» от 29 ноября 1991 года я прочел такое сообщение: «Комитет по делам женщин Верховного Совета России разработал законопроект, предусматривающий принудительную стерилизацию алкоголиков, наркоманов и умственно отсталых».
С перепугу я в этот же день написал статью «Амазонки парламента России» и отправил в «Литературную газету». Надо же такое придумать: ни за что ни про что – сразу за нож хвататься! Предшественницы наших парламентских амазонок куда гуманнее были. Носились на быстрых своих скакунах за мужиками и всего лишь их насиловали. Для продолжения рода своего амазонского. Изнасилуют и дальше скачут. Так это же совсем другое дело, чем лишать мужика его достоинства. И хотя не утвердил парламент России изуверский этот закон, и моего сына и меня не стерилизовали не покидает меня страх за его судьбу. Веками преследует таких, как он, буква «i»: Избавление, Изоляция, Интеграция… Вечные Изгои. Изгнанники. Иждивенцы. Так хочется точку поставить над «i», да никак не получается…
ИЗБАВЛЕНИЕ
Я Америку любил, любил с девяти лет.
Именно в девять лет мне рассказали,
что в Америке инвалидов нет.
Их убивают. Всех…
Рубен Давид Гонсалес Гальего.
«Белое на черном»
От неполноценных людей избавлялись с очень давних времен. По-разному, но путем законным. Так, в IХ–VIII веках до нашей эры по закону спартанского царя Ликурга проверка на полноценность родившегося ребенка производилась путем купания в вине. Считалось, что здоровый ребенок станет от этого еще здоровее, а хилый, если и захлебнется, то туда ему и дорога. Согласно другому закону царя Ликурга, отец уродца должен был сам его убить, бросив в реку, пока ребенок не достиг трехлетнего возраста.
У таких законов были и приверженцы, включая великих философов. Аристотель: «...пусть в силе будет закон, что ни одного калеки-ребенка кормить не следует». Сенека: «...мы убиваем уродов и топим детей, родившихся на свет хилыми и обезображенными… не из гнева и досады, а руководствуемся правилами разума: отделять негодное от здорового». Откуда в этих «правилах разума» такие жестокость и фанатизм?
Прав был Оскар Уальд, сказав, что «самое страшное в фанатизме – это его искренность». В искренность своего фюрера поверил немецкий народ: «...право на свободу личности отходит на задний план перед долгом сохранить чистоту расы. Требование лишать неполноценных членов общества возможности повторять себя в столь же неполноценном потомстве – требование абсолютно разумное и правильное. При систематическом и неуклонном выполнении оно представляет один из наиболее гуманных актов человечества» («Майн Кампф»). С таким напутствием в 1933 году в Германии был принят закон о принудительной стерилизации неполноценных людей, и за 12 месяцев было стерилизовано 56 тысяч человек. Вот что такое фанатизм и его искренность.
Казалось бы, самое страшное уже позади, но сама суть идеи избавления от умственно отсталых людей все еще бродит в умах полноценных сограждан. Во Франции, к примеру, возникло движение «убийственного сострадания»: не следует давать рождаться неполноценным детям – лучше сразу убить, чтобы потом не страдали. Часто думаю, а может быть, умственно отсталые люди – это «избранный народ»? Как евреи – народ, избранный для всеобщей ненависти?
Не ставится первая точка над «i» в слове «Избавление». Все еще почему-то и кому-то мешает умственно отсталый человек… Даже ребенок. Годами в стране вешали на него ярлык «необучаемый». За что, на каком основании? Да, к такому ребенку особый, индивидуальный подход нужен, а куда проще ярлык «необучаемый» повесить или того хуже – «опасный для окружающих: вследствие непредсказуемости поведения». И тогда психоневрологический интернат – как раз то самое место, где «непредсказуемость поведения» всегда под контролем. Самое страшное, что судьба таких детей на всю оставшуюся жизнь решается после часового, а то и меньше, «разглядывания» людьми, абсолютно увереннными в своем профессионализме, в своем праве вершить судьбу человека. А вот святитель затворник Феофаний два века тому назад так писал: «Идиоты! Да ведь только они для нас идиоты, а не для себя и не для Бога. Дух их своим путем растет, и может статься, что мы, мудрые, окажемся хуже идиотов».
В дореволюционной России даже не говорилось об уничтожении так называемых «генетических идиотов и страдающих падучей болезнью». А те, кто опекали их, вот о чем думали: «Каждый питомец, на какой стадии недоразвития или болезненного распадения сил он ни находился, все-таки сохраняет достоинство высокого духа, в котором есть и происходит нечто особенное, индивидуальное. Не следует забывать, что человек властен открывать и скрывать свою внутреннюю жизнь, и эту способность сохраняют и наши питомцы. Лишь после многолетнего внимательного наблюдения хотя бы про одного из наших страдальцев кто-либо отважится сказать: «Я знаю, что происходит в этом человеке». (Ангелина Эшгольц, начальница приюта Св. Иммануила).
Способна ли наша власть понять, что наши умственно отсталые люди не живут как все, а только существуют? И как уже говорилось в предыдущей статье, на такой основе мы пытаемся строить свою «уникальную» систему социальной реабилитации! Тех, кто был способен учиться, но остался безграмотным. Кто был способен трудиться, но так и не может забить гвоздя в стену. Кто был способен жить среди людей, но был отброшен в бездну физической и духовной деградации. Эти факты не хотят признавать те, кто, опекая по должности таких людей, привык видеть в них только объекты опеки, и не более. Когда же поймем, что независимо от того, где живет умственно отсталый человек – в родном доме или в спецучреждении – он все равно пленник. И как бы ни были пропитаны родительским теплом стены родного дома, все равно это – изолятор, оранжерея и не более, а психинтернат-это морозильник тела и души…Что же делать? Как спасти умственно отсталого человека от такого «вида» избавления, каким является психоневрологический интернат?
Спроси меня, Всевышний: «У тебя сын с синдромом Дауна? Чем помочь тебе?, об одном только и попрошу: «Сделай так, чтобы его не замечали. А как же с интеграцией?
Как-то поехали мы с сыном погостить к моей сестре в Девяткино. Лет десять – пятнадцать тому назад это была просто деревня во Всеволожском районе Ленинградской области. Сейчас здесь выросли десятиэтажные коробки тоскливых домов, но воздух все так же чист, лес рядом, и даже колодец еще жив во дворе дома.
И вот бредем с сыном утречком по заросшему пижмой и еще какими-то травами лугу, а навстречу три девчушки лет десяти–двенадцати. Прелесть девчушки, ну просто ангелочки Поравнялись… Сын им палочки свои протягивает – у него всегда в руках тонюсенькие палочки, надерганные из вьетнамских салфеток. Он к ним с палочками, а они от него врассыпную… «Батя, смотри какие девочки красивые!» А красивые уже собрались кучкой метрах в пятидесяти, и хором: «Эй, идиот! Эй, идиот!» От этого «Эй!» почему-то мне страшно стало. Не за сына, за него я уже давно всего отбоялся. За ангелочков мне страшно стало. Как интегрироваться с такими «ангелочками»?
Если «человек есть обшитое творение природы», как считал писатель Всеволод Иванов, то умственно отсталого человека мы приодели в свои обноски. Наспех «обшили», лишь бы сделать похожим на нас – все решающих за этого необычного человека. Он живет среди нас, а вроде бы и не живет. Вечный изгнанник, вечный нахлебник… Я кровно связан с такими людьми судьбою сына. Его жизнь – моя жизнь, жены, дочери… Сын вошел в нашу жизнь, сделав нас терпимее, сильнее и добрее, приучил думать.
«Дают нам каких-то больных людей… С удовольствием описывают вонь и грязь, при одной мысли о которой начинает тошнить, и приказывают вам этим интересоваться, любить этих уродливых людей. Да я просто ничего этого не хочу, мне ничего этого не надо…» Так писал великий И. С. Тургенев о романе великого Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Вот и думаю: как бы затошнило Ивана Сергеевича Тургенева при посещении психоневрологического интерната…. А с другой стороны, прав великий писатель: зачем «всем этим интересоваться»? Зачем «любить этих уродливых людей»? Это наш, родительский, удел их любить. Мы избрали эту любовь, ибо не смогли поступить иначе. Не смогли еще тогда, в роддоме, когда нас «тактично» уговаривали подумать: разумно ли быть матерями и отцами таких детей, чтобы до последнего своего часа жить на пределе душевных сил, не говоря уже о физических. Нас уговаривали, а мы не послушались… Кто же они для нас, родителей, наши безумно любимые чада? Да, безумно… Для разумной любви почему-то сил не нашлось. Потому так и красивы для нас наши дети. Кругом таращатся на них, а мы любуемся. Загадка? Нет… Для нас существует образ нашего ребенка, а для посторонних только его облик. Путь мысли к образу, видимо, длиннее, чем к облику. А может, все проще: что бы с нами стало, если бы видели только слюни да высунутый язык? Давно бы сошли с ума… Мы вжились в наших детей, породнились душами, потому и узрели их душ золотые россыпи. Меня часто обвиняют, что слишком поэтизирую умственно отсталого человека, выдумываю его особую душевность, свет души, чистоту. А что я могу с собой поделать, если мне всегда радостно с моим сыном, всегда тепло? Я давно понял, что он человек с «особыми потребностями», и это потребность в любви. Он не может не любить и не быть нелюбимым. В этом его суть, его особенность. Будь моя воля, так бы и называл таких людей «людьми с особыми потребностями в любви». Да, знаю и видел не раз, как сограждан раздражает, пугает и отталкивает свобода выражения этой любви. Объятия, поцелуи? Что же делать, если наши дети принимают людей вокруг себя такими, какие они есть, а может, и забывшими с годами, какие они есть. Что страшного, что неприличного в том, если наши дети своей открытостью и своей доверчивостью об этом напоминают? Оттолкнуть от себя такое напоминание, такую доверчивость – себя же и обокрасть. Можно подумать, что мы, разумные, повседневно в любви купаемся и задыхаемся от объятий…
Отторжение умственно отсталого человека имеет под собой глубокие социальные корни. Они уходят в то наше прошлое, «когда людям в мозг, в сердце и в шкуру вколачивали сознание, что ты не только не можешь чего-нибудь СВОЕГО хотеть, но даже не хочешь этого хотеть… Наше настоящее в том, чтобы 180 миллионов человек к подчинению привести, чтобы каждый знал – нет его. Настолько нет, что сам он это знает: его нет, он пустое место, а над ним – все». Вот так считал писатель Н. Набоков…
Эта недозволенность «чего-нибудь своего хотеть» живет в нас и сегодня. Над нами всегда кто-то был и определял, как нам жить, мыслить, любить. Мы к этому привыкли, а кто не смог этого или не захотел – становился инакомыслящим. «Не принимать коммунистические идеалы могут только психически больные люди» – провозглашал Никита Хрущев. А мы разве не боялись попасть в число этих «непринимаемых» людей? Еще как боялись! А не этот ли синдром срабатывает в нас сегодня, когда мы сталкиваемся с умственно отсталыми людьми? «Ату их! Ату!» – кричит в нас то прошлое, когда нас хотели сделать такими похожими и непримиримыми к непохожими на нас.
«Помогать режиму было естественным долгом врачей… Они находились в такой же зависимости от благорасположенных властей, как и все граждане СССР. Закон не защищал отдельного человека, он защищал государство. Позиция врачей в течение этого периода неотделима от системы». Вот так исповедовалась французскому журналу «Экспресс» бывший министр здравоохранения Татьяна Дмитриева.
В нашей стране очень многое сделано для того, чтобы люди с умственной отсталостью не мешали жить другим людям. Хотелось бы думать, что психоневрологические интернаты построены не со зла, а от уверенности, что это дело доброе и необходимое. О таких «доброхотах» драматург Александр Вампилов говорил: «Не ищите подлецов. Подлости совершают хорошие люди». Вот так… Те, кто придумал интернаты, просто многого не понимали – и все? Не понимали и сейчас не понимают, что люди с нарушением интеллекта четко копируют мир, в котором живут. Они добры, если быть добрыми к ним. Полны любви и удивительной нежности, если это взаимно. Творчески одарены и готовы к раскрытию своих талантов, если в это верить и этому способствовать. Да, могут быть и агрессивными, если довести до агрессии и окунуть в мир жестокости, как и любого человека.
Что необходимо понять? «Ненависти нужно противопоставить любовь» – говорил Мартин Лютер Кинг. Понять, что избавиться от умственно отсталых, загнав их в психинтернаты с 18 лет до конца жизни, – значит самим быть абсолютно безнравственными, понять, что, доказывая всеми правдами и неправдами чужую неполноценность, человек обнаруживает свою собственную. И если ты смотришь с отвращением на человека на тебя непохожего – тебя не спасет уверенность, что и все ТАК на него смотрят.
Да, мир не желает подстраиваться под умственно отсталого человека. Но нам не избавиться от таких людей. Они были, есть и будут. Выход один: всем миром думать и думать о МИРНОМ СОСУЩЕСТВОВАНИИ.
ИЗОЛЯЦИЯ
Тем, что другого запрешь в сумасшедший дом,
своего ума не докажешь.
Ф.М. Достоевский
Мы не стали бросать умственно отсталых людей со скал, как в Спарте. Не сажали их в лодки и не отталкивали от берега, как когда-то на рейнских землях, не душили в газовых камерах. Мы загнали их в психоневрологические интернаты (ПНИ).
Их громады взметнулись в поднебесье своим многоэтажьем по воле людей, одержимых идеей «всеравнизма». Суть ее проста: умственно отсталому человеку все равно, как жить, ибо это существо. Человек живет, а существо существует. Ошиблись идеологи «всеравнизма»: ПНИ не стали свалкой существ. ПНИ стали свалкой человеческих судеб. Воплощением нашего безразличия к судьбе умственно отсталого человека. Мы выбросили его на обочину жизни, растрезвонив на весь мир о рождении нового, советского, человека, строителя общества, где все равны. Все, кроме тех, кто в свое нездоровое тело не мог вселить здоровый дух. Его не могло быть, этого тела, потому что его не должно быть. И тело упрятали…
Так родилась в далекие 1920-е годы государственная программа «С глаз долой – из сердца вон». Эту программу никто не утверждал, но она на десятилетия определила суть государственной политики по отношению к умственно отсталым людям. Политику изоляции таких людей.
К чему пришли? Во всех цивилизованных странах идет ликвидация и разукрупнение учреждений массового содержания умственно отсталых людей. В мире стали понимать, что такие «институции», как принято говорить на Западе, непристойны и несовместимы с понятием цивилизации и гуманизма. Они неуправляемы и экономически невыгодны. Только для нас нет доводов: мы одержимы в своей гигантомании. Для нас 500-600 проживающих в ПНИ – норма, а сама идея малого приюта на 25-50 человек, вызывает у властьимущих просто отторжение. И это в России, где родилось и веками процветало движение Открытого общественного призрения людей сирых и убогих. Так все забыть! Забыть, как по-человечески жил в России наш умственно отсталый собрат, как многое умел и был нужен людям. Что помешало нам в современной России наладить такое же обучение, как в России дореволюционной? Такую же жизнь? Почему в наших детских домах и интернатах для детей с глубоким нарушением интеллекта только в последние годы делаются попытки хоть чему-нибудь научить? Да потому, что медики поставили на умственно отсталых детях клеймо психически больных, а дефектологи разделили их на «обучаемых» и «необучаемых». Последних сочли пригодными лишь к содержанию и заполнили ими психоневрологические интернаты. Туда же списывались и «обучаемые», если плохо себя вели. С диагнозами, которые выставляют и сегодня психолого-медико-педагогические комиссии, не спорят. Это высший суд, и его приговор обжалованию не подлежит. Сколько же детей с задержкой психического развития стали жертвами этого произвола? По мнению психиатров, олигофрения в легкой степени – в большинстве случаев не следствие болезни, а результат запущенности, и, если бы этими детьми занимались и учили, они были бы нормальными. Это и понятно: для ребенка – и здесь его принципиальное отличие от взрослого – среда обитания становится частью его личности. Значит, надо сто раз проверить, прежде чем отправить ребенка в психоневрологический интернат! Оттуда он нормальным уже не вернется. Сегодня любого пацана с высунутым языком могут признать олигофреном. Нильс Бор, кстати, тоже до 10 лет никак не мог язык спрятать, а Альберт Энштейн вовсе в детстве молчал. Их у нас тоже бы упрятали в ПНИ. А как понимать такие акции? Взбунтовались подростки в обычном детдоме против руководства. Им тут же поставили соответствующий диагноз и перевели в психоневрологический интернат.
Так не будем забивать себе голову вопросом, сколько у нас в стране умственно отсталых детей? Лучше бы посчитать, сколько ошибочных диагнозов поставлено и мыслима ли, к примеру, такая судьба:
«Я маленький мальчик. Ночь. Зима. Мне надо в туалет. Звать нянечку бесполезно. Выход один – ползти в туалет. Для начала нужно слезть с кровати. Я сам придумал: просто подползаю к краю кровати и переворачиваюсь на спину, опрокидывая свое тело на пол. Удар. Боль. Подползаю к двери в коридор, толкаю ее головой и выползаю наружу из относительно теплой комнаты в холод и темноту. Ночью все окна в коридоре открыты. Холодно, очень холодно. Я – голый. Ползти далеко. Когда ползу мимо комнаты, где спят нянечки, пытаясь позвать на помощь, стучу головой в их дверь. Никто не отзывается. Кричу. Никого. Может быть, я тихо кричу. Пока добираюсь до туалета, замерзаю окончательно. В туалете окна открыты, на подоконнике снег. Добираюсь до горшка. Отдыхаю. Мне обязательно надо отдохнуть перед тем, как ползти назад. Пока отдыхаю, моча в горшке покрывается ледяной коркой. Ползу обратно. Стаскиваю зубами одеяло со своей кровати, кое-как заворачиваюсь в него и пытаюсь заснуть».
Детство и юность Рубена Давида Гонсалеса Гальего, внука Генерального секретаря Коммунистической партии Испании, полны боли и отчаяния. «Я не хочу, чтобы меня кормили бесплатно, я никогда не смогу получить нужную профессию, я хочу укол, смертельный укол». И все равно он жил, раздираемый болью физической, душевной, а потом написал книгу с потрясающе точным названием «Белое на черном». Ни слова о родителях, сдавших сына в один из российских интернатов. Ни слова, где это интернат. Не об этом книга… «Чтобы сохранить в себе любовь к миру, вырасти, повзрослеть, ребенку надо совсем немного: кусок сала, бутерброд с колбасой, горсть фиников, синее небо, пару книг и теплое человеческое слово… Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног – ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей – надейся на свои руки и ноги. И будь героем».
Но как им стать, если ты не понимаешь, кто ты есть в этом мире, на этой земле? Кто ты есть среди людей, для которых ты никто? Вроде ты есть, а, по сути, тебя нет. Ты несуществующий народ, а для власти ты «нравственное неудобство», о тебе приходится власти хоть как-то, но думать, что-то решать. Тебя приходится терпеть, а единственное, чем утешает себя власть – это твое умственное недоразвитие. Разве тебе не все равно, как жить, где жить и в каком окружении? Вот власть и решает: лучше всего тебе в психоневрологическом интернате. Там ты и услышишь то, что слышал о себе мальчик Рубен Гальего: «Все жрет и жрет, а нам носи, совесть совсем потеряли. Нарожали негры, теперь таскай его всю жизнь. Нам-то что, мы, русские бабы, дуры, добрые, вот и терпим от них, заботимся. А родители их умные, уехали в свою Африку».
«...терпим от них, заботимся»... И мне приходилось слышать подобное на собраниях в интернате моего сына. «Интернат не для детей. Он для вас, родителей, чтобы вы от своих детей отдохнули. А вы всем недовольны. Совесть совсем потеряли» – так выговаривала нам, родителям, директор интерната. Пусть Бог ей простит, как я простил, не заведя судебного дела за все бесчинства, творившиеся в том интернате. Я о другом часто думаю. Что мы знаем о мире особого одиночества умственно отсталого человека? Почему у нас нет другой позиции по отношению к нему, кроме позиции превосходства? Мы не видим в таких людях источника их жизни, безмерности любви, нежности, а их объятия и поцелуи расцениваем как патологию. И все отворачиваемся, отворачиваемся от них как от прокаженных.
«Когда мы оказываемся рядом с таким человеком, он не просит у нас денег, ему не важно, что мы из себя представляем, умные мы или глупые, на каком мы уровне социальной лестницы стоим. Ему нужно только наше сердце, ему важно только, как мы к нему относимся. Он как бы задает всем своим поведением один и тот же вопрос: «Любишь ли ты меня?» Так «слабый» человек призывает окружающих жить на более глубоком уровне – на уровне сердца» (Жан Ванье, проповедник, философ).
Изоляция таких людей в психоневрологическом интернате – это апофеоз человеческой жестокости. В интернате происходит захоронение личности. «Проживающий», а он так называется даже в официальных документах, никому в интернате не нужен. У него нет даже своего угла: только койка. Койко-место! Надо же такое придумать. Интернат – место общей усталости как проживающих в нем, так и персонала. Да, есть руководители интернатов – личности, люди призвания и профессионального долга. Но это единицы. А сколько надзирающих, которые сами по себе люди потерянные. Люди, самоутверждающие себя во власти над подопечными, неспособными за себя постоять. Интернат – это место жесточайшей иерархии, с абсолютным подчинением «пациентов» персоналу. «Проживающие» в интернате – это социальные «невидимки» общества, а их изоляция – приговор к социальной смерти. Кто его отменит? Все согласны: получается, кроме родителей. А что им делать, родителям, со своим «несогласием», когда мы живем в стране, где даже в алфавите согласных больше, чем гласных? Как поднять свой голос в защиту униженного человека? Вот и встали «несогласные» родители в очередь на сдачу своих детей в интернат. Потому, что нет другого выхода, нет альтернативы интернату. Проблески есть, но в порядке эксперимента. Во всем мире идет разукрупнение интернатов и их закрытие. Но что нам до других: у нас во всем путь особый…
ИНТЕГРАЦИЯ
Какие счастливые и легкомысленные люди!
Имеют смелость любить друг друга.
Как будто они собрались жить вечно.
Евгений Шварц
Ох уж этот западный мир! И чего там только не придумают от хорошей жизни!
В Германии, к примеру, существует общественное движение под названием «Самоопределяемая жизнь». Сие означает, что никто, кроме самого инвалида, не может решать, как ему жить. Он сам выберет себе помощника, сам определит, какая ему нужна помощь, и прочее, и прочее.
В Финляндии так обустроили жизнь своих умственно отсталых людей, что об интеграции и говорить как-то не очень удобно. Вдруг спросят: а что это такое? Зачем нам это все нужно, если мы не очень-то и замечаем, что «они» какие-то другие? Где захотят жить, там и будут жить. Где захотят работать, там и будут работать. Спокойно относятся финны к своим «другим» согражданам. Финны вообще спокойные люди. В отличие от нас, напрочь запутавшихся в самом понятии слова «интеграция».
Говорим как заведенные: «интеграция В общество». Интеграция В куда-то – просто нелепость. Интеграция-это слияние кого-то с кем-то, соединение чего-то с чем-то. Интеграция В общество людей с нарушением в развитии – это их включение, и только. Никакая это не интеграция! Включить можно хоть сегодня, а соединить – пройдут столетия продвижения навстречу тем, кто веками был гоним и неприемлем.
Ну, втолкнем силой, второпях, а что иметь будем? На Западе об этом давно задумались, и вся правовая защита нацелена на то, чтобы человек с нарушениями умственного развития оставался самим собой, а жил не хуже других. Мы без устали говорим об интеграции, не имея необходимой социальной поддержки семьям, в которых проживают умственно отсталые люди. А живут они, точнее выживают, на пределе своих душевных страданий от постоянной тревоги за будущее своих детей. Что с ними будет, когда родители уйдут из жизни? Сегодня, когда наши родительские силы и здоровье на исходе, мы понимаем, что приговорены к высшей мере наказания, если нашим детям ничего впереди не светит, кроме интернирования. Исполнительная и законодательная власти совместно с общественными организациями должны обезопасить жизнь умственно отсталых людей Законом о правовой защите, а не болтать об интеграции как о панацее от всех бед. Не только в России, но и на Западе, умственно отсталые люди долго не признавались «нормальной» частью общества и были лишены прав, гарантирующих признание за ними человеческого достоинства. Прим этом утверждалось, что наличие этих «особых» людей – проблема только социальная. Она будет автоматически решена, как только общество избавится оталкоголиков, наркоманов и проституток, из-за которых рождаются умственно отсталые дети. Уничтожим первопричину, тогда и примем особых людей в наше сообщество, а пока пусть живут отдельно от нас. Ну неприятно нам их видеть! Их глаза, слюни, походку, поцелуи и желание обнять первого встречного. А где им жить, пусть государство думает или родители, С глаз долой – из сердца вон. Изменится ли подход к проживанию в сообществе с приходом власти демократической? Сомневаюсь. Еще Платон предостерегал: «Демократия – это строй приятный и разнообразный, но не имеющий должного управления… И если безоглядная погоня за богатством не уничтожит олигархию, то крайности свободы уничтожат саму демократию». Но что нашей власти до подобного предупреждения, тем более неизвестно, читает ли она Платона. Главное – провозгласить демократию, торжество ее неизбежно. Но мы уже это «проходили»: и коммунизм был в 1980 году, и достойная жизнь наступила уже в 2000-м, каждому по квартире и каждому «по всему». Достойное проживание, достойное окружение, исключающее дискриминацию, и есть основные пути к интеграции умственно-отсталых людей и общества. В этом направлении мы должны двигаться уже сегодня, если действительно хотим помочь человекусс нарушениями развития.
А мы, как всегда, идем своим, проторенным путем: человек с нарушениями умственного развития должен быть похожим на нас. Кровь носом, но пусть адаптируется. Никак, хоть ты тресни, не доказать, что инвалид, и в том числе умственно отсталый, «имеет свою собственную ценность, и если она, эта ценность, не найдет себе признания как природное свойство, жизнь таких людей будет невыносимой и чрезвычайно опасной». Трудно не согласиться с американским философом и психиатром Зикфридом Пушелом. На Западе с каждым годом растет понимание, что люди с нарушением умственного развития обладают чувством собственного достоинства и должны иметь равные права. Такое понимание присуще современной философии: «Никто из людей не считается совершенством, и каждый из нас обладает собственной индивидуальностью» (Зигфрид Пушел). А мы все еще в плену ложных установок об умственно отсталых людях, об их значимости:
особые люди должны иметь особые законы;
в силу недоразвития им все равно где жить, как и в каком окружении, а следовательно, психинтернаты – вполне приемлемая форма проживания;
они не могут внести вклад в экономику страны, значит, должны находиться на иждивении, и только;
недоразвитие снижает их человеческую ценность, и вопрос о равенстве гражданских прав весьма спорный;
они подвержены вспышкам агрессии, следовательно, применение к ним сильно действующих психотропных препаратов не является произволом.
И наконец, самая страшная ложная установка:
если такой человек «в силу психического расстройства не может понимать своих действий и руководить ими, он может быть признан судом недееспособным».
И это уже не установка. Это Гражданский кодекс Российской Федерации, статья 29. Это страшная статья. Страшный произвол, и, пока мы не изменим эту статью, наши умственно отсталые люди будут обречены на изоляцию. Прекрасно понимаю все трудности, стоящие на пути изменения этой статьи. А тем более, ее отмены. С чего начинать? Надо определить в правовом поле, кто он – человек с нарушениями развития, субъект права или объект, как считается некоторыми законодателями. Конечно, субъект, способный на проявление своих человеческих качеств, да еще каких!
Раввин Адин Штейнзальц в своей статье «Личность и общество» приводит следующий пример. Афины и Спарта соперничали между собой, но у них было заключено соглашение о помощи в случае нападения врага. И вот на Спарту напали враги, и афиняне прислали помощь: школьного учителя, старого и плешивого. Какой из него вояка? Никакой. А учитель сочинил патриотические гимны, которые так пришлись по душе суровым спартанцам, что они бросились в бой и победили врага…
Недавно в представительстве Европейского Союза в России прозвучали такие слова: «Мы тратили миллионы на создание гражданского общества в России, но оно не может быть создано без включения в него инвалидов». Опять инвалиды виноваты… Пришлось задать вопрос: «А кто Вам сказал, что в России есть инвалиды?» До 80-го года их не было вообще, о них не упоминалось даже в статистических отчетах. Сегодня упоминается, но, по сути своей это – несуществующий народ. Руководитель представительства был явно разочарован. Хорошо, что хотя бы умственно отсталые люди не знают и не понимают, что в них миллионы кто-то вбухал – и все ради включения в общество. На эти миллионы дома бы построить, чтобы жили по-человечески, а не мыкались в интернатах.
К чему приходим? Можем поставить точку над «i», имея в виду Избавление. Слава Богу, на уничтожение умственно отсталого человека в прямом смысле не посягают. Продолжается Изоляция, ничего путного пока не предвидится с Интеграцией, и умственно отсталый человек замер на пороге в ХХI век, сжимаясь от страха…
Избавление, Изоляция, Интеграция... Три «i» – буквы на все времена в жизни умственно отсталого человека. С этой же буквы Изгой, Иждивенец, но с этой же буквы слово Истина. Считается, что она дороже всего, – и вроде бы все равно торжествует, рано или поздно. Так точку будем ставить над «i» или многоточие?..
Андрей Дмитриевич Сахаров вывел такую формулу: «Корень квадратный из истины равняется любви». Значит, дело в установлении истины: признание полноценными людьми наших умственно отсталых граждан. Извлечь из этой истины квадратный корень, равный родительской любви, проще простого. На любовь вселенскую трудно рассчитывать. Нашим детям достаточно уважения, терпения и достойной жизни. Вот тогда все точки над «i» будут расставлены.